Ника молчала до тех пор, пока не затих отзвук слов Ивэ. На столике догорала свеча.
— Может ты и права — вздохнула Ника — Но я ни в чем не виновата перед Дорганом. Я не вымаливала его любовь и ничего не обещала ему. Я — его собственный выбор. И он знает о том, что я покину его и потому перестань относиться к нему, как к несмышленому юнцу, которого необходимо опекать. Чего ты бесишься? Ведь недавно, ты сама правильно заметила, что мы сами должны разбираться друг с другом, без посторонних. И я не уйду сейчас, потому что нуждаюсь в нем. А у него будет достаточно времени разглядеть, что я дрянь и стерва. Тогда наше расставание окажется для него безболезненным.
— Он этого никогда не увидит.
На следующий день, Ника проснулась к обеду и сразу же начала собираться. Ивэ не было, а на столе ее уже дожидался завтрак: холодное мясо, сыр, подогретое вино и ржаные лепешки с яблоками. Одеваться ей, молча помогала, появившаяся Ивэ. А вскоре за ними явился Лео. Ника бросилась к столу вдруг вспомнив, что не видела не нем восковой дощечки со своими ночными записями.
— Ивэ, ты верно, куда-то переложила дощечку?
— Какую еще дощечку? — удивилась Ивэ.
Разбираться времени не было и Ника махнула рукой, решив, что ее прибрал слуга, приносивший завтрак. Ладно, по дороге повторит песню по памяти, только вот перед почтенным Дома не удобно, но и это было поправимо. Она просто возместит ему стоимость потери.
Как и вчера, к герцогу ее сопровождали Ивэ, Борг и Харальд. К воротам дворца они подъехали, когда часы на городской ратуше отбивали назначенное время. Лео провел их в залу, где оказалось еще больше народа, чем накануне.
Джеромо был уже здесь, окруженный своими поклонниками, а, как только появилась Ника за ней сразу же собрались ее приверженцы. Для Ники оказалось приятным сюрпризом, когда среди них она заметила несколько менестрелей. Из доносившихся до нее выкриков, летящих из одного лагеря в другой, стало понятно, что вчера вечером между ними случилась потасовка. Перепалка, между сторонниками Джеромо и ее, продолжалась до тех пор, пока двери не распахнулась и в залу не вошел герцог, поддерживаемый под руку своим верным мажордомом. Облаченный в бордовые бархатные одежды, с золотым обручем на длинных седых волосах, он с величественной осанкой, взошел на свой трон, медленно опустившись на него. Мажордом своими темными одеждами, оттенял роскошь его наряда и казался всего лишь его тенью. Публика почтительно молчала и в тишине зала, раздались слова герцога:
— Все вы являлись вчера свидетелями того, что Джеромо Прекрасноголосый встретил, наконец, достойного соперника, мистрис Нику. Джеромо, как всегда усладил нас своим блестящим, безупречным пением, а мистрис Ника покорила огнем и жизнью, вложив в пение все свои чувства и сердечность. Однако достопочтенный Джеромо продолжает настаивать на том, что мистрис Нике помогала магия темного эльфа — он покачал головой — И, хотя, мы можем поручиться, что вчера магии здесь не было и в помине, все же хотели бы, прекратить всякие домысли и разговоры на сей счет. Я вижу выход только в одном: Джеромо Прекрасноголосый и мистрис Ника должны спеть еще раз.
Ника быстро взглянула на Джеромо и ей очень не понравилась его довольная улыбка с которой он встретил ее взгляд.
— Прошу вас, — герцог поднял руку, приглашая состязающихся. — Кто из вас желает петь первым?
— Я уступаю первенство даме, — галантно поклонился ей Джеромо, а Нике все меньше нравились его многозначительные усмешки. Она чувствовала, что за ними скрывался, какой-то подвох.
Она вышла вперед и пробежавшись по струнам лютни, осторожно начала петь, пробуя свое залеченное горло. Она не тревожилась о том, что могла бы не спеть эту, довольно сложную, арию, просто не нужно брать слишком высоко.
В мечтах приходит он
Он сниться мне
Чудесный голос звал
Меня во сне,
Но разве может сон
Быть дня ясней?
Я знаю Призрак оперы
Живет в душе моей.
И тут Ника с удивлением услышала, что ей кто-то подыгрывает, причем подыгрывает не перевирая ни одной ноты. Повернувшись, она увидела, стоящего рядом с ней Джеромо, наигрывавшего на своей лютне с такой уверенностью, будто это он должен был сейчас выступать с этой песней. И Джеромо, наблюдая ее тихую панику, вскинув в наигранном удивлении брови, действительно начал петь. Ника спохватилась, оказывается она чуть не пропустила начало куплета.
Пускай звучит опять
В дуэте страсть
И над тобой моя
Все крепче власть
Хоть ты и прячешь взгляд,
Боясь страстей
Я знаю Призрак оперы —
Живет в душе твоей!
Откуда он знает ее? Откуда он, вообще, мог знать ее? Но тут же горько усмехнулась: Господи, так вот кто стащил дощечку на которой она записала ноты и слова. Конечно это сделал не он сам, а, возможно, мальчик слуга, что приносил завтрак. Нику прошиб пот — Джеромо, перехватил инициативу и теперь ведет их дуэт.
Взгляну в лицо твое
Дрожит любой
Я — маска для тебя
Я — голос твой
Твой — дух и голос мой
Мой — голос и дух твой
Единое
Он пел в полную силу, намного выше ее возможностей, а она невольно должна была тянуться за ним. И то, что для него было в порядке вещей, для нее переросло в катастрофу. Она просто не могла брать, своим только только подлеченным, успокоившимся горлом те высоты, которые легко брал Джеромо, отлично зная, что это выше ее возможностей. А она пела на их пределе, с испугом, глядя в торжествующие мстительные глаза менестреля, чувствуя, что вот сейчас сорвет голос. Он ждал этого. Нет, она не пустила «петуха», а в какой-то момент, открыв рот не смогла издать ни звука, глядя на соперника широко раскрытыми от ужаса глазами. Надвигался позор провала, не говоря уже об унижениях, которые последуют со стороны его клики. Менестрель подхватил ее пение. Он прекрасно выучил сложную арию и допел ее легко и свободно. Без нее.