Увидеть Мензоберранзан и умереть - Страница 172

172

— Что еще тебе известно обо мне?

— Ничего такого, что не было бы известно тебе самой, — услышав в ее голосе иронию, отделалась общими словами, ведьма.

Ника задумалась: о каком выборе, вообще, идет речь? Нет у нее никакого выбора. Есть лишь одна цель — попасть домой. Так, что здесь сестра Режина дала маху.

— Думаю, не имеет смысла говорить о том, чего ты не знаешь, — резко ответила она ей.

Было неприятно, что лезли в ее дела, неважно кто: мать Петра, или ведьма.

— Правильно, — кивнула фигура. — Об этом не стоит говорить, потому что ты еще не сделала своего выбора.

— Ну-у, тебе виднее… — насмешливо развела руками Ника.

И тут Режина рассмеялась.

— Я твой друг, сестра, — напомнила она.

— Я рада этому, — Ника говорила правду. Лучше дружить, чем бояться, но она не понимала причину отчуждения, которым окружили Режину. — Почему тебя здесь все боятся?

— Я ведьма.

— Ну и…?

Последний солнечный луч истаяв, угас. Погрузив небольшой зал во тьму и бесформенная фигура сестры Режины, слилась с ней.

— Я зажгу свечу, чтобы потемки не пугали тебя, — донесся до Ники ее голос.

Ника пожала плечами: собственно потемки, сами по себе, давно перестали пугать ее. Через какое-то время, где-то возле шкафов затеплилась маленькая, яркая звездочка и поплыла в сторону Ники, пока она не увидела подсвеченный снизу капюшон, надвинутый на лицо этой странной монахини. Ведьма поставила свечку в глиняном подсвечнике на один из пюпитров и поманила к себе Нику.

— Присядь, — мягко пригласила она, сама устроившись на противоположной скамье, через проход.

И когда Ника устроилась на войлочной подушке, сказала:

— Я здесь потому, что обители нужна магическая защита, словом тот, кто мог бы распознать под внешней невинностью и безобидностью, злое чародейство, проникшее сюда с недобрыми намерениями.

— Сюда? — удивилась Ника. — Но зачем это кому-то нужно?

— Молитва, — пояснила Режина, — искренняя, самоотверженная, бескорыстная — это чистый источник, незамутненной веры. Не каждый сможет вынести ее существование. Такие обитель, как наша, стараются уничтожить.

— И ты, ее оберегаешь?

— Да. Я, ведьма, ее защищаю.

После этого вечера, Ника уже безо всякой боязни приходила скрипторий. Ника была заинтригована таинственной Режиной и та стала занимать в ее мыслях слишком много места. Ника понимала, что надо быть терпеливой и такой человек, как Режина не будет сразу откровенен с новым другом. Доверие нужно еще завоевать, но чисто женское любопытство зудело и не давало покоя. В конце концов, как-то вечером, сидя в своем летнем домике у очага, грея в котелке над огнем воду для травяного отвара и очищая яблоки от кожуры, она спросила Терезию:

— Скажите, матушка, почему к сестре Режине так относятся? Пусть она ведьма, но она ведь защищает обитель и сестер.

Старая монахиня, по своему обыкновению, ответила не сразу.

— Мы все молимся за нее, — произнесла она. — Потому что видим ее искреннее раскаяние и то, как нелегко дается ей ее послушание. Она не раз спасала нашу обитель за те пять зим, что живет здесь, распознавая враждебную, скрытую магию и ограждала нас от нее. Но она ведьма и здесь ничего не поделаешь.

Все дни Ники, начиная с самого утра и до захода солнца, были насыщены до того, что она едва добиралась до своей постели. Под ее рясой почти не угадывалось тела, а на лице остались одни глаза. Но она была рада этому, потому что у нее не оставалось ни времени ни сил подумать о другом… о том, о чем думать она себе запретила.

Сразу после утренней службы, ею завладевала сестра Изабелла, уделяя ей, как вновь прибывшей, больше внимания. Но добившись слаженного пения хора, она, как потихоньку шепнули ей сестры хористки, теперь выбирала, кто из них будет солировать. Дело в том, что в середине месяца листопада в обители, ежегодно, проводился праздник в честь святого Асклепия. Длился он всю седьмицу и каждый день этой праздничной недели, шло торжественное богослужение на которое съезжались все прихожане и почитатели святого. Считалось, что именно в эти дни Асклепий являет чудеса исцеления. В это, благословенное для деревни, время в гостинице не хватало мест и в каждом доме ютилось по несколько постояльцев. Как-то сестра Изабелла распустив сестер после распевки, оставила Нику, объявив ей, что именно ее она выбрала петь соло. Так и получилось, что репетиции на хорах вместе с дополнительными занятиями с сестрой Изабеллой, затягивались с завтрака и до обеда. После, Ника была занята в больнице, огороде, или саду и не всегда ей удавалось выбраться в скрипторий. Но если это, все же, удавалось она, заходя туда, непременно здоровалась, даже если там, в это время, никого не было. Просто Ника знала, что Режина слышит ее, чувствует, что ли. Иногда Режина выходила, садилась на свое место позади Ники и молча сидела все то время, что Ника работала, переписывая с книг рецепты или выискивая в философских трудах древних, упоминания о Зуффе. И как только Ника, поднималась и прощалась с ней, она поднималась и уходила тоже. Как-то раз, захлопнув томик который читала, Ника со вздохом, откинулась на деревянной скамейке и обернулась. Сестра Режина, как всегда, сидела за пюпитром в кабинете напротив.

— Позволишь мне кое о чем спросить тебя? — Ника устала так, что не хотелось двигаться.

Окна закрыла глухая осенняя мгла, мерно стуча в них холодным дождем — Почему ты здесь?

Режина долго сидела молча, не шевелясь, пока Ника зябко кутаясь в тонкий плащ, уговаривала себя подняться и уйти. Потом подняла голову, словно на что-то решившись. Ее лицо по прежнему было скрыто капюшоном, открывая лишь округлый подбородок и полные губы.

172