Увидеть Мензоберранзан и умереть - Страница 180

180

Кивнув, она выбежала из скриптория, но сразу же, спохватившись, перешла на торопливый шаг — монастырский устав запрещал сестрам спешить, тем более бегать — все же, переходя на бег, когда была уверена, что ее никто не видит. В хижине она наспех переоделась и, оправляя, накинутую поверх рясы, белоснежную тунику, поспешила к храму, с беспокойством думая, не криво ли она одела белый накрахмаленный чепец и крепко ли прикрепила булавками покрывало поверх него. Добежав до широкой дорожки, она пошла по ней к храму.

На крыльце толпился народ, не поместившийся в храме. Люди вытягивали головы, чтобы посмотреть праздничную службу. Прислушавшись, и не услышав слаженного пения хора, Ника немного успокоилась, торопливо взбежав на крыльцо и мимо молящихся, держась стены, вошла в храм, через толпу пробираясь к лестнице, ведущую на хоры.

— Это не допустимое, преступное легкомыслие! — встретила ее на нижней ступеньке лестницы, возмущенная сестра Текла. — Ты, видимо, возомнила, что из-за тебя мы прервем службу? Это превосходит все пределы непослушания, проявленных тобою и я сию же минуту доложу о твоем проступке матери настоятельнице, — пригрозила ей Текла.

Неповоротливая, она грузно поднималась впереди нее по лестнице, еще больше задерживая Нику, норовящую, как-то обойти ее.

— Неужели ты проспала! — вдруг осенило кастеляншу и эта мысль настолько поразила ее, что она, остановившись, повернулась к Нике, готовая разразиться очередной гневной отповедью.

— Сестра… — умоляюще взмолилась Ника, сложив ладони перед собой.

Сурово поджав губы и всем своим видом показывая, что этот разговор еще не закончен, Текла отвернулась и преодолела, наконец, последние три ступеньки. Ника, словно выпущенная стрела, пронеслась мимо нее и вдоль стены помчалась к органу, вокруг которого стояли, облаченные в праздничные черно белые рясы, растерянные сестры. Изабелла повернула к ней бледное лицо с тем выражением с которым человек готовится стойко перенести, надвигающуюся катастрофу. Внизу, мать Петра уже дочитывала последние строки праздничного богослужения. У Ники не оставалось даже секунды, чтобы выровнять дыхание. Снизу грянуло дружное славословие святому Асклепию и сестра Изабелла подняв руку, призывая сестер приготовится, тут же опустила ее на клавиши органа. Храм заполнили величественные, монументальные раскаты торжественной музыки, так хорошо знакомый прихожанам обители, что ежегодно посещали празднества в честь святого врачевателя. Вдруг в эти строгие, низко звучащие звуки, вплелись другие — нежные и высокие и под сводами храма, начал распускаться глубокий, нежный голос. Он обещал и утешал и ему хотелось безоглядно верить. От его щемящей проникновенности наворачивались слезы. Люди, затаив дыхание слушали, чувствуя, как он врачует их души. То мягко опускаясь, то плавно набирая силу, он завладевал ими и в храме благоговейно внимали ему. Орган и хор, оттенял бархатистую глубину голоса, который затихая, истаивал в торжественных аккордах органа, пока наконец не наступила тишина.

Толпа прихожан не сразу сдвинулась, зашевелилась и начала продвигаться к дверям. Большинство людей оставалось в храме, чтобы помолиться святому Асклепию, украсить его алтарь и статуи цветами, хотя подножия, каждой из них, уже утопало в пестрых астрах. По обе стороны алтаря, высились вазы с букетами белоснежных и бордовых гладиолусов. С перил хоров свисали гирлянды из мелких осенних роз, а плиты пола были сплошь усыпаны их лепестками. Медовые свечи распространяли сладкое благоухание. Через несколько часов начиналась полуденная праздничная служба, после шла вечерняя. В перерывах между ними монахини должны были принимать, кормить и одаривать одеждой нищих, убогих и калек и молиться вместе с ними святому, прося об их исцелении, а после лечить их. Всю седьмицу будет длиться праздник и все эти семь дней ворота монастыря останутся открытыми и ни кому не будет отказа в его нужде: будь то питье, крыша над головой, одежда и обуви, которую монахини, собирали весь год и которую, обычно, оставляли в монастыре богатые путешественники, или крестьяне приносили то, что оставалось от почивших родственников. Каждая сестра обители должна была обмыть ноги, прибывшего в монастырь нищего и одарить его чем нибудь из одежды.

Все это еще предстояло пережить Нике, сейчас же ее занимало одно — успеет ли она сбегать до полуденной службы в скрипторий. Высматривая среди монахинь сестру Терезию, Ника вполуха слушала выговор сестры Изабеллы, за то, что своим опозданием чуть все не сгубила. Взгляд Ники, не задерживаясь, скользнул по сестре Текле, что-то нашептывающей на ухо, склонившейся к ней матери Петре, которая перебирая четки, внимала словам кастелянши. Как вдруг, в тени колонны, Ника разглядела фигуру в темном плаще, в низко надвинутым на лицо капюшоном. Сердце Ники подскочило в груди. Режина! Ника сорвалась с места, оставив сестер из хора и уже, вполне, успокоившуюся, давно закончившую выговаривать ей, Изабеллу в недоумение. Наплевав на устав, Ника сбежав по лестнице вниз, проталкиваясь через прихожан, поспешила к ней, пока дорогу ей не преградил Джон. Появившись из-за колонны, он оттолкнул какого-то бродягу, глазевшего на цветной витраж, разинув рот. Его вид поразил Нику и она остановилась, настороженно глядя на него. Мальчишка опирался на костыль, одна рука его висела на перевязи, а всегда холодные глаза были подозрительно красными и припухшими.

— Помнишь еще меня? — резко спросил он. — Это ведь ты пела? Ты?

— Ну я, и что дальше? — грубовато ответила Ника. Высматривая, но уже не видя темный плащ Режин.

180