— Есть другой выход и я получила четкие указания на этот счет. Я должна увезти отсюда леди Айвен. Вы мне поможете?
Надо отдать должное отцу Фарфу, он тут же собрался.
— Что мне надлежит делать? Что ты потребуешь от меня, то я и выполню, — с суровой деловитостью, заявил он.
К тому времени они уже вышли во двор и миновав арку ворот, перешли по мосту через ров, ступив на дорогу, что вела в деревню. Там при храме, в маленькой хижине жил отец Фарф. По пути они обсуждали увоз из замка леди Айвен. Священник взялся достать лошадей и повозку, а так же уговорить кое-кого из гарнизона замка, тайком сопроводить их до города. Он уверил Нику, недоверчиво отнесшуюся к его плану, что это все люди надежные и, самое главное, преданные Репрок.
На все сборы они отводили себе три дня. В эти три ночи Ника должна была «лечить» леди Айвен, то есть не подпускать к ней Балахон. Они шли через деревню, когда из дверей хижины, мимо которой проходили, к ним бросилась молоденькая девушка, прижимая к груди какой-то сверток тряпья.
— Отец Фарф! Отец Фарф! — подбегая, радостно окликнула его она. — Благословите моего сыночка.
И она протянула старику сверток, оказавшимся завернутым в тряпье, крохотным младенцем, на которого удивлено воззрился священник.
— Когда же он родился, Дороти? — оживившись, спросил он.
— Вчера в вечеру, святой отец! — счастливо улыбнулась молодая мать.
— И ты уже, непоседа этакая, на ногах? — покачал он головой.
А Ника с ужасом посмотрела на ее босые ступни, которыми она стояла на замерзшей, покрытой первым ледком, земле.
— Да, что мне станется-то? — засмеялась юная мать.
— Смотри застудишься, молоко пропадет. — заворчал отец Фарф, бережно беря сверток на руки и прикладывая пальцы к лобику младенца. — Отец признал свое дитя?
— Вчера приходил посмотреть на него.
Благословив крохотную, народившуюся жизнь, отец Фарф ворчливо напомнил:
— Теперь сама поди сюда, благословлю. И завтра же придите ко мне с Джеком. Обвенчаю вас честь по чести, и беги быстрее в дом. Благослови Вседержитель тебя и твоего младенца, — проговорил ей вслед священник, потом повернулся к Нике с просветленным лицом, всплеснув руками. — Вот, что ты с ними будешь делать с этой легкомысленной молодежью. Один ветер в голове… бегает босая, а потом придет жаловаться, что молоко пропало и что де Вседержитель в этом виноват.
Ника, смеясь, покачала головой. Они подошли к небольшому храму, сложенному из крупных валунов, скрепленных известняком, с двумя узкими окнами-щелями, затянутых промасленными тряпицами. Крышу храма, покрывала кора.
Возвращаясь обратно в замок, по единственной деревенской улочке, Ника думала о предстоящей ночи. Она уже представляла, что, примерно, будет делать и обдумывала мелочи, когда ее отвлек стук молота, сопровождающий его частый перестук молотка и гудение пламени в горне, раздуваемое мехами. Ника остановилась.
Под навесом работал кузнец со своим подмастерьем — дюжим парнем. От раскаленной болванки по которой они попеременно ударяли то молотом, то молотком, во все стороны летели искры. Несмотря на холод и промозглость осеннего дня, кузнец работал с обнаженным торсом. Был он жилистым и мускулистым. Его кожа лоснилась от пота, а от летящих искр его грудь защищал кожаный фартук. Ника узнала в нем того человека, что встречал их с отцом Фарфом, стоя на пороге хижины с дубиной в руках, в день их приезда в Репрок.
Оба, и кузнец и подмастерье, работали слаженно, сосредоточенно, не отвлекаясь. В маленьком горне гудел огонь. Рядом, в деревянной бочке, стыла вода, вкопанная в земляной утоптанный пол. К столбу державшей крышу навеса была прислонена борона, а на толстом гвозде, вбитом в столб, висели ржавые серпы. Вдоль единственной стены выстроились в ряд вилы.
Один единственный раз кузнец бросил на Нику неприветливый взгляд и тут же вернуться к своей работе. Ника решила подождать и, пристроилась возле кучи дров и угля, сваленных у печи. Смотря в гудящий огонь горна, она гадала о том, придет Балахон — проклятие рода Репрок, — этой ночью или нет. И что неплохо было бы разузнать у Христины в чем, все же, заключается это проклятие. Кузнец перехватив щипцами болванку, сунул ее в бочку с водой. Раскаленная железяка зашипела, подняв брызги и густой пар.
— Чего тебе, монашка? — спросил он, вынимая из воды потемневшую остывающую подкову.
— Я хотела узнать от чего умерла ваша дочь Маргарет? Это очень важно…
У подмастерья со стуком упал молоток.
— Я знаю, что она отдала Вседержителю душу дома, в своей постели.
— Померла. Вот и все, — неприязненно ответил кузнец и отвернулся. — Мне не досуг развлекать тех, кому охота скоротать часок пустой болтовней.
— Что ж, вы мне очень помогли, — Ника плечом оттолкнулась от столба к которому прислонилась и обернувшись, добавила: — Впрочем, так же как и себе.
Пока Ника шла до покосившегося плетня дома, стоявшего на краю деревни, она вовсю издевалась нед собой. Кого она из себя корчила? То же мне остроумный детектив Дешила Хэммета? Надо знать как и с кем разговаривать. А не знаешь — не суйся! Чей-то оклик прервал ее самобичевание и Ника оглянулась. Задами дворов, ее догонял подмастерья неразговорчивого кузнеца. Холщовая рубаха парня болталась, больше не подпоясанная фартуком. Падавшие на лицо волосы удерживал, охватывающий лоб, кожаный ремешок.
— Зря вы заговорили о смерти сестры со стариком, — сказал он, останавливаясь перед ней. — Он не любит говорить о Маргарет.