— Вероятно, все тоже молчат из любви к нему? — насмешливо подхватил сэр Риган.
Ника непонимающе посмотрела на него, вернувшись к действительности.
— Конечно, не из любви, а из страха. А вот, как вас угораздило стать оборотнем? Вы ведь не были им всегда?
— Тебе-то зачем об этом знать, монашка?
— Понимаете, — доверительно начала Ника, присев на край лавки на которой лежал рыцарь. — В замке происходит, что-то очень паршивое. Леди Айвен и барон вовсе не больны, из них просто вытягивают жизненную силу с помощью темной магии. Я думаю, нет, я уверена — вы тоже подверглись ей.
Сэр Риган, какое-то время, внимательно разглядывал низкий прокопченный потолок хижины.
— Произошло это осенью три года назад, когда на рубеже было особенно не спокойно, — вдруг начал он рассказывать глухим голосом. — Орки вели себя нагло и нам не стало от них покоя. Из-за частых стычек, мои солдаты досадовали на то, что им не придется погулять на свадьбе своего господина и посмотреть на его молодую жену. В тот день от барона уже прибыл вестник, привезший его волю, чтобы быть мне в Репрок к вечерней службе. Я дал сержанту указания, как надлежит поступать в случае, если оркам придет охота шнырять через реку и отправился в путь. Ехал один. Мне некого было боятся. Здесь мне знаком каждый куст, каждая кочка, каждый овраг. Может поэтому я был так беспечен и не придал особое значение нараставшей тревоге, как и назойливому ощущению, что кто-то за мной следует по пятам. Я слишком торопился успеть к вечерней праздничной службе и не смотрел по сторонам, пока не был сбит с лошади на полном скаку. Я тогда лишь успел заметить, что на меня прыгнул огромный зверь, или что-то похожее на зверя, потому как сказать какой именно это был зверь, не смогу. Упав, я так ударился о землю, что дух из меня вышибло начисто. Все же перед тем как впасть в беспамятство, я машинально потянулся к мечу и почувствовал на руке, смыкающиеся клыки зверя. Вот так, я из охотника превратился в добычу. Очнувшись, я сильно подивился, что зверь не растерзал ни меня, ни мою лошадь, спокойно, пасущуюся неподалеку. Солнце совсем село и я забеспокоился, что сильно опоздал на свадьбу, а потому мне не досуг было разглядывать свою прокушенную руку. Я просто обмотал ее тряпицей и помчался в Репрок. Что делал на пиру и чему был свидетелем на свадьбе моего господина, помню смутно. Помню только, что сильно мучила меня жажда и я никак не мог утолить ее. После стали меня донимать запахи и звуки. Едва слышный мышиный шорох в погребах замка, звучал для меня набатом среди дневной тишины, а запах волчицы, находящийся за много миль от меня, валил с ног. Мне стали сниться странные сны, будто я ношусь по ночному лесу, выслеживая добычу и танцую под луной с волчицей. Но однажды, в полнолуние, я очнулся нагим посреди поля, далеко от замка, ничего не понимая и не помня как очутился здесь. Я направился к Мари Хромоногой. Но едва увидев меня, она заявила, что не в силах мне помочь, слишком сильно проклятие оборотня, лежащие на мне и ей оно не под силу. Она дала мне плащ и на рассвете я добрался до отца Фарфа. Мы с ним долго ломали голову как быть с моей бедой и решили, что нужно поговорить со старейшинами низа. Я объявил им, что проклятые орки с помощью своего шамана добрались до меня и что на мне лежит проклятие оборотничества. Мари Хромоногая подтвердила мои слова, прибавив, что не умеет снять его. Я открыто поведал и то, что не помню себя, когда бываю в волчьем обличье, а потому не знаю, на что могу быть способен, так что если они порешат убить меня — пусть так и будет. Но пусть убивают в обличье человеческом, потому что я хочу умереть смертью воина, с оружием в руке, полностью сознавая себя и с душой не бессловесной твари, а с бессмертной душой человека. Я сказал, что не желаю давать повода торжествовать вонючему орочьему племени от того, что им удалось посеять в Репрок страх и смятение.
Поразмыслив, старейшины решили не убивать меня но, лишь до той поры, пока я не трону человека будучи оборотнем. До сих пор я обходил деревню стороной, не трогая ни ее жителей, ни их скота, и охотясь в лесных дебрях, рвал там свою добычу, да нападал на орков, что пересекали рубеж. Я не нарушал договора со старейшинами и знаю, что в деревне также старались не искушать меня: никто, без особой необходимости, не выходил из своих домов по ночам.
Когда же до меня дошла весть о гибели отца Фарфа и то, что в ней обвиняют меня, я решил, что пришел мой черед выполнить мою часть договора с низом. Я не собирался избегать заслуженной кары, потому что ничем иным не смог бы искупить гибели преподобного Фарфа, как только своей кровью. Но прежде я хотел стать таким, каким был раньше — я хотел умереть человеком. Вседержитель, словно внял моим молитвам, приведя в деревню тебя. Я знал, что вы задумали со священником. Он полностью доверял мне, так же как доверял ему и я. С моего ведома ехал он в вашу обитель, испросив моего соизволения. Мы решили искать помощи у вас после того, как преподобный повстречался в покоях малышки Айвен с какой-то нечистью. Отец Фарф настаивал на том, что в этом деле мог помочь лишь человек облаченный священническим саном. Он был прав. Ведь нам до сих пор не известно, что сталось с нашими ведуньями, против которых были бессильны шаманы орков с их духами-демонами. И ведь отец Фарф сумел же отразить нападение нечисти силой святой молитвы. Мы остановили свой выбор на вашей обители, так как мне было известно, что его настоятельницу мать Петру и барона Репрок связывает прошлое. Об этом мне как-то рассказала Элеонор. Мы надеялись, что настоятельница не откажет нам в помощи, проникнувшись бедой своего старого знакомого. Но у отца Фарфа, видимо, не хватило духу открыться, этой праведной женщине, до конца.