— По воле Ллос, я покинула Мензоберранзан, оставив править вместо себя свою сестру! — гневно возвысила голос Ника, сочиняя на ходу и страшно боясь, что Ллос или, что-нибудь еще, разоблачит ее обман, и она не успеет повернуть войска дроу обратно к Мензоберрензану. — Я никому не собираюсь давать отчета в своих действиях, кроме Ллос! Однако я вправе спросить с вас, когда вернусь с Поверхностного мира. И вы еще смеете отвлекать меня своими раздорами, когда моя миссия и так нелегка. Надеюсь из преподанного вам здесь урока, вы сделаете правильные выводы — отчитывала она Верховный Совет — Вы Мать Третьего Дома будете править в Мензоберранзане от моего имени и с благословения Ллос, и вы же ответите передо мной за все, что произойдет в нем во время моего отсутствия.
Матрона Третьего Дома, в одеждах светло коричневых цветов, встала и почтительно поклонилась. Никого не должно было обидеть это назначение, потому что Второй Дом был полностью уничтожен кланом Кьорл Одран.
— Я возвращаюсь к дворфам. Вы заберете тела Кьорл и ее приспешников и отведете армию обратно в Мензоберранзан. Убитых предайте, достойному их положения, погребению. Особые почести воздайте моей сестре Вифелле де Наль бывшей Матери Первого Дома Мензоберранзана. Итак, я жду.
На ее глазах, армия дроу разворачивала свои полки и отступала в глубины Подземья.
Темные, маскирующие невидимость сгустки сфер рассеялись, выпустив стаи дисков, что вытянувшись длинными вереницами, втягивались в многочисленные туннели и ходы.
Тела Кьорл Одран, Утегенталя и женщины-телохранителя положили на бледно зеленый диск и отправили под конвоем впереди эскорта Верховного Совета Матерей. Каждая из них, прежде чем тронуть свой диск вслед за уходящей армией, почла своим долгом, поклоном выразить Нике свою преданность.
Какой-то воин на белом диске, означающим, что он свободный дроу, и не принадлежит ни к какому клану, приблизился к Доргану, почтительно вручив ему клинок и стилет, извлеченные из тел женщины-телохранителя и Кьорл Одран.
По тому, как они обменялись несколькими словами, Ника отрешенно подумала, что этот дроу, видимо, служил под началом Доргана. Дорган тронул диск, и они вернулись в Блингстоун. Со стены дворфы наблюдали, как скоро и четко сворачивается армия неприятеля, покидая поле боя. Вопреки опасениям Ники, что вмешается Ллос, все прошло довольно гладко. Видимо богиня благодушествовала, в избытке получив своих детей в кровавую жертву, когда Кьорл Одран развязала в Мензоберранзане бойню.
Ника не помнила, как очутилась в покоях предоставленных ей гостеприимными дворфами. Вся тяжесть только что содеянного ею убийства навалилась на нее. Она была подавлена тем, как хладнокровно совершила его, просто взяв стилет в руки и, не дрогнув, вонзив его в шею женщине. Может на ее душу и ум уже влияет физическая оболочка Фиселлы? Слабое оправдание.
Хиллор вошел к ним, когда песочные часы показывали глубокое ночное время. Успокоившийся Блингстоун, переживший угрозу осады, мирно спал, выставив, на дальних подступах к городу, дозоры. Патрулировавшие стену часовые сменялись каждые полчаса.
Однако Хиллор нашел обоих дроу бодрствующими. Забравшись с ногами в массивное кресло и съежившись в нем, Ника отрешенно смотрела перед собой. Дорган устроился рядом на табурете, вытянув ноги. Он о чем-то размышлял, время от времени поглядывая на нее. На столе стоял так и не тронутый ужин. Хиллор вопросительно воззрился на Доргана, встретив его предупреждающий взгляд. Крякнув, он насупил седые брови и огладил длинную бороду.
— Тебе не в чем винить себя, девочка, — твердо произнес он. — Вспомни о том, что ты прекратила, чуть было не вспыхнувшую тяжелую войну. Жертвуя одной жизнью, ты спасла многих. Не принимай не заслуженной тяжести на сердце свое. Она не твоя ибо ушла с той, которая была наказана тобой. О чем тут тужить?
Ника искоса взглянула на мудреца.
— И что я должна петь и плясать от счастья, потому что убила? Неужели вы думаете, что я не оправдывала саму себя. Все и вся оправдывает меня, и все равно я не могу просто так взять, и отбросив все, позабыть. Благая цель! — с язвительным самоуничижением проговорила она. — Какие бы доводы вы не приводили в мое оправдание, мне все равно придется пережить минуты отвращения к самой себе. Это мой приговор и будет лучше, если бы вы обошлись без слов утешений. Они тут совершенно бесполезны.
И отвернувшись, она оперлась подбородком на руки, сложенные на спинке кресла. Не могла она ни кому рассказать, что ненавидит себя за то, что испытала почти радость, с какой вонзила стилет в шею Кьорл Одран, которая унижала и оскорбляла ее. Но это уничижение и раскаяние, в то же время, не давало ей вспомнить о том, что предшествовало этой радости убийства. Это была страшная вина перед Вифеллой, которая погибла, не предав ее. Вина, переросшая в такой накал ярости, при котором исчезают все сдерживающие начала.
— О да, раскаяние так свойственно человеческой природе — Хиллор покачал головой — Понимаю, тебе сейчас, ни до чего нет дела: ты сурово судишь саму себя. Завтра мы выведем вас на Поверхность, но вы должны знать, что всегда будете желанными гостями в Блингстоуне.
Он поклонился и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Дорган поднялся со своего места, подошел к креслу Ники и, опустившись на корточки возле него, взял ее руку.
— Я хочу быть одна, — высвободила свою руку из его ладоней Ника.
— Хорошо, я уйду, — вздохнул Дорган.
— Нет, — покачала головой Ника, все так же глядя перед собой. — Здесь я не выдержу… Уйду я… Ничего, если я возьму диск?