Увидеть Мензоберранзан и умереть - Страница 158

К оглавлению

158

Пока Харальд и Борг удерживали, порывавшегося за беглянкой оборотня, в которого обернулся Гермини, Ивэ метнулась к Доргану.

— Что ты стоишь?! Беги за ней! Останови ее! Объясни, что ты вызвал Гермини, чтобы помочь ей отыскать Зуффа! Эльф!

Но он стоял, низко опустив голову, так, что Ивэ не видела его лица из-за упавших на него волос.

— Дорган, — шагнула к нему Ивэ, и осеклась, когда он поднял голову.

— Дай ей уйти… Отпусти ее… — услышала она его бессвязный хриплый шепот.

— Во имя всех святых, что с тобой? — перепугалась Ивэ, таким она никогда его не видела.

Осунувшееся, посеревшее лицо, было крайнее напряжено. Казалось он прилагает все силы, всю энергию на какую-то неведомую борьбу. Глаза его запали. Он судорожно дышал. Ивэ зажала рот ладонями. Ее глаза наполнились слезами. Кажется он заметил ее испуг, сосредоточив на ней свой затуманенный взгляд и попытался объяснить.

— Магия… она может разбиться… — Дорган поднял руку и вдруг свалился без чувств.

Мужчины оставив оборотня, бросились к нему. Пользуясь этим, тот бросился было в запоздалую погоню, но вдруг вернулся. Борг и Харальд стояли возле лежащего на траве Доргана, голова которого покоилась на коленях Ивэ, склонившейся над ним.

— Она прыгнула с обрыва, а он отдал все силы, вложив их в свою магию, чтобы спасти ее… — она гладила его по щеке, на которую капали ее слезы.

Оборотень облизал его лицо потом сел и, задрав морду, завыл.

Глава 11
Монастырь

Кружка для подаяний.

Когда Ника очнулась, то долго не могла понять где она и кто рядом с ней. Через заплывшие глаза она смутно различала женское лицо участливо склонившееся над нею. Но это была не Ивэ. Это лицо повидало не мало зим, и зимы эти были не легкими. Но горькую складку у рта и выражение покорности этого иссохшего лица, уравновешивал, лучистый взгляд и тихое умиротворение. Его обрамлял глухой чепец и накинутое поверх него покрывало. Незнакомка осторожно подняла обвязанную чистыми повязками голову Ники, поднеся к ее запекшимся губам глиняный край кружки. Напившись, Ника снова погрузилась в сон.

Ей снилось, что бурный речной поток безжалостно проталкивает через камни порогов и с силой бьет ее о них, а она задыхаясь и захлебываясь в ледяной купели, старается вынырнуть на поверхность, судорожно шлепая по воде руками и бестолково загребая ими, пока стремнина реки швыряет ее из стороны в сторону.

Проснулась она ясным утром. Солнце щедро светило через небольшое оконце под самым потолком, заливая лучами сухую комнатку с побеленными стенами и темными тяжелыми потолочными балками. Повернув голову на жесткой, соломенной подушке, Ника увидела еще восемь кроватей, стоящих вдоль стен и лежащих на их жестких тюфяках немощных людей. У кроватей хлопотали две женщины в длинных монашеских одеждах. Расторопно, без суеты ухаживали они за лежачими, умело переворачивая их, меняя повязки на ранах, смазывая струпья, обрабатывая гноящиеся раны, ласково утешая и подбадривая. Даже когда им приходилось причинять боль, снимая присохшую повязку и прочищать рану, выдержка не покидала их, и они не повышая голоса, мягко и терпеливо уговаривали страдальца потерпеть, какими бы мерзкими словами этот страдалец не клял их, вопя от боли.

Приподняв голову, Ника посмотрела в приоткрытую низкую дверь, за которой оказалась точно такая же комната с больными, лежащими на кроватях и даже на циновках, брошенных на пол. Но голова пошла кругом, ее затошнило и она упала обратно на подушку, закрыв глаза, что бы не видеть кружащихся над нею потолка и стен.

— Тебе еще рано подниматься, милая, — сказала подошедшая к ней монахиня. — Ты слишком слаба.

— Где, я?

— Ты в монастыре святого Асклепия.

— Святой? — пробормотала Ника, не открывая глаз и стараясь преодолеть дурноту. — Разве он не был богом… богом врачевания?

— Нет, милая, он был человеком.

Ей на глаза лег влажный компресс, судя по запаху, из мелиссы.

— На свете есть один бог — Вседержитель, — продолжал говорить ласковый, тихий голос. — Асклепий же был человеком, жил праведно и первый начал лечить людей не прибегая к магии.

— Что со мной?

— У тебя разбита голова, все тело в ушибах, но хвала всем святым, ничего не сломано. Ты поправишься.

— Как вас зовут?

— Зови меня, мать Петра. Я настоятельница монастыря, где ты сейчас находишься. А теперь позволь спросить тебя, откуда ты и как тебя зовут? Думаю, мы сможем послать весточку о тебе твоим родным, чтобы они не волновались и смогли забрать тебя, когда ты поправишься.

— Я… я не знаю…

— Ну, ну… не волнуйся так, милая, — прохладная рука легла на лоб Нике. — Такое бывает часто, когда получаешь сильный удар по голове. Уверяю тебя, со временем, ты все вспомнишь.

— Да…

— Только не торопи и не принуждай себя к этому. Обещаешь мне, милая?

— Да.

Мать Петра покормила ее из ложки безвкусной, вязкой кашей и Ника снова заснула. Теперь она, как и обещала настоятельница, приходила в себя, набираясь сил. Ей было совестно лгать доброй настоятельнице, принявшей в ней участие и спасшей жизнь, но ни за что на свете, она не хотела обнаруживать себя. Кто знает, может стоит ей произнести свое имя и оно тут же будет услышано этим Гермини. И все то время, когда она была вынуждена лежать на жестком тюфяке под тонким шерстяным одеялом, она раздумывала над тем, как ей быть дальше и чем дольше она обдумывала свое нынешнее положение, тем тоскливее ей становилось. Ее пугало, что отныне ей придется жить в этом мире самостоятельно, пробиваясь в нем одной. Как она будет разыскивать и сможет ли вообще, когда-нибудь, найти Зуффа? Но, каждое утро, открывая глаза, она твердила себе словно заповедь: все что ни делается, все к лучшему и она пробьется к своей цели.

158