Ника, слушавшая леди Элеонор, сложа на груди руки, отлепилась от стены, прошла к туалетному столику и поднесла баронессе требуемую шкатулку.
— Открой, — велела она, даже не шевельнувшись.
Откинув крышку шкатулки, Ника подняла ее, полную драгоценностей, чуть ли не к лицу леди Элеонор, чтобы та могла разглядеть ее содержимое.
— Покажи мне бирюзу, оправленную в золото.
Перехватив шкатулку удобнее, Ника выудила из нее тяжелое ожерелье с крупным камнем на золотой цепи, потянув его хозяйке. Не касаясь ожерелья, леди Элеонор несколько минут придирчиво разглядывала его, чтобы после отвергнуть, разочарованно покачав головой. Опустив ожерелье обратно в шкатулку, Ника, по ее приказанию, достала золотую цепь с вкрапленными в нее рубинами. Так Ника продемонстрировала леди Элеонор все содержимое ее шкатулки.
— Теперь жемчуг, — велела она, устав любоваться сапфирами и Нике вновь пришлось искать этот жемчуг, перерыв всю шкатулку.
Вытянув его, она протянула покачивающуюся нить жемчуга леди Элеонор. Он и вправду был хорош: крупный, один к одному, отливающий чистой белизной. Леди Элеонор протянула руку и ей на ладонь горкой легли прохладные жемчужины. Пальчиком перекатывая их, леди Элеонор, любовалась, играя ими.
Наигравшись, она протянула его монахине, но… мимо. С Ники тотчас слетело все ее сонное отупение. «Очень интересно, — думала она, внимательно наблюдая за тем, как леди Элеонор, повернувшись, перенесла нить жемчуга, ткнув им в другую сторону. — Если у нее проблемы со зрением, то какое-то странное. Входит ожерелье она видит, не говоря уже о каждой его жемчужине, а целой монашки никак не узрит?». Поскольку монахиня не спешила прийти ей на помощь, леди Элеонор начала гневаться, хмуря тонкие брови.
— Что такое? Как ты посмела отойти без спросу, безмозглая рабыня?
Мимолетное желание разом сравнять их положение, просто и со вкусом послав леди Элеонор далеко и надолго, остановило лишь то, что Ника во чтобы то ни стало решила разобраться, что же такое происходит с леди, а с ней явно, что-то было не так, поэтому Ника решила «сесть в засаду», придержав свой характер. А потому спокойно проговорила:
— Будьте великодушны, госпожа. Засмотревшись на ваш жемчуг, я припомнила одну историю, — и Ника взяла у леди Элеонор ожерелье.
— Я желаю услышать ее, — отозвалась баронесса, утомленно откинувшись на спинку кресла и положив руки на широкие подлокотники, обитые бархатом.
Ника рассказала хрестоматийную историю о Клеопатре, взявшей обыкновение, растворять жемчуг в уксусе, что бы пить его для сохранения своей красоты. Рассказывая, Ника отнесла шкатулку на место, но леди Элеонор никак не отреагировала на столь вольное перемещение монашки по своим покоям.
— Эта царица ужасно глупа, — улыбнулась леди Элеонор, но ее лицо оставалось неподвижным, так что это ее выражение даже трудно было назвать улыбкой. — Таким способом не сохранить своей красоты. Неужели ей это удалось?
— О, да. Она умерла молодой.
— Я не желаю больше слушать твоих выдуманных басен. Отнеси-ка шкатулку на место, подойди к пюпитру и читай книгу с того листа на котором она сейчас раскрыта. Надеюсь, читать-то ты умеешь, или в вашей богодельне, этому тоже не уделяли внимания? Все-таки монашки так скучны и утомительны.
Ника, воспрянувшая было духом, что сможет усесться, приуныла, увидев пухлый фолиант, лежащий на высоком пюпитре, за которым читали стоя. Но ее замешательство быстро прошло. Взяв высокую скамеечку для ног и бросив на нее одну из подушек, валявшихся на ковре у постели, Ника стянула с пюпитра фолиант и устроившись на скамеечке, положила его на колени. И поскольку со стороны Леди Элеонор не последовало ни возмущения, ни гнева и на этот раз, Ника принялась читать.
В книге рассказывалось о наивной и трогательной любви прекрасной королевы и ее верного рыцаря, чем-то схожей с историей Тристана и Изольды. И Ника, запоем читавшая любовные романы, увлеклась настолько, что не обращала внимания на входившую и выходившую Христину; на леди Элеонор, что усевшись за столик принялась поглощать сдобные свежевыпеченные булочки, запивая их сладким вином.
После трапезы, баронесса устроившись перед полированным серебряным зеркалом, давала Христине указания, как следует ее причесать и куда уложить тот или иной локон. Кажется, потом, она долго решала, какими шпильками их закрепить, надеть энан, или все же обойтись сеткой для волос. Похоже, она вовсе не обращала внимания на чтение монахини.
Дочитав до конца, Ника приготовилась захлопнуть фолиант, когда леди Элеонор повернулась в ее сторону и недовольно поинтересовалась:
— Почему ты остановилась? Разве я позволяла тебе прекращать чтение?
Тем временем, между Никой и Христин произошел красноречивый обмен взглядами. Ника нахмурилась, смотря на Христину с тревогой: та находилась здесь довольно долго — с кем же тогда осталась леди Айвен? Но Христина успокоила ее, знаком дав понять, что позаботилась о молодой госпоже.
Ника не узнавала в скованной, запуганной служанке леди Элеонор обычную смешливую Христину, так любившую посудачить. Как же ей было нелегко изо дня в день терпеть характер своей госпожи. Правда один раз Христина забыла о своем трепете перед госпожой, когда, в первый раз за этот день, вошла в ее покои. Тогда вид Ники, устроившейся со всеми удобствами на скамеечке, настолько удивил женщину, что выражение напряженного ожидания и робости на миг покинуло ее лицо.
— Госпожа, — встала со скамеечки Ника, — поскольку вы призвали к себе и Христину и меня, то леди Айвен осталась одна без присмотра. Позвольте мне пойти к ней, если вам нет во мне больше никакой надобности, ведь историю королевы и рыцаря я дочитала вам до конца.