— Разве ты, — повернулась к Христине рассерженная леди Элеонор, — не позаботилась о том, чтобы падчерица не оставалась одна. Если это так — тебя ждет наказание.
— Ах, нет, госпожа, — пролепетала перепуганная Христина, — конечно же, нет. Я попросила кухарку Агнесс покамест посидеть с молодой леди.
— Хорошо, — милостиво кивнула ей леди Элеонор, а Нике сделала знак. — Читай с того места где была раскрыта книга, там где описана сцена любовного свидания королевы и ее рыцаря. Читай ее раз за разом, до тех пор пока я не скажу довольно.
Насколько же ей достанет выдержки и терпения, задалась вопросом Ника, начав чтение, чувствуя как от зевоты сводит челюсти. Читать второй раз эту слезливую историю было выше сил, а уж в третий бубнить один и тот же кусок и вовсе мукой. Не меняя интонации, Ника, почти выучив ее наизусть, начала рассказывать отсебятину. Христина, подняв брови, осторожно покосилась на монахиню, как бы предупреждая, что она рискует «нарваться». Но вряд ли леди Элеонор слушала, а если даже и слушала, то невнимательно. Правда один раз она раздраженно бросила Нике:
— Что ты там бормочешь себе под нос, монашка? Неужели, мне еще нужно прислушиваться словно глухой старухе, чтобы разобрать, что ты там читаешь?
«Ну, пожалуйста», — пожала плечами Ника и в десятый, наверное, раз громко и с выражением, то есть с подвыванием, вскриками и мелодраматическим шепотом, прочитала о том, как не очень далекий парень усердно соблазнял в лесу глупую девчонку, забыв, что она носит королевский венец. Только почему-то теперь королева Унгеруда в Никином пересказе превратилась в Унгердуру, а страстный рыцарь Захейн в Затрахейна. «И вот, протянул Захерейн руки к прекрасной королевне Унгедуре и воскликнул несчастный: «О, пожалей меня, твоего верного паладина…».
Христина, сперва украдкой, бросившая на нее испуганные, а потом сочувственные взгляды, вдруг лукаво взглянула на нее, поняв, что сестра озорничает. Но Нике все было нипочем — она вошла во вкус сочинительства. Христина с трудом удерживалась от смеха, когда Ника вообще поменяла местами Захейна и королевну. «Ах, не говорите столь пылких слов, которые грешно и слушать, — упал на колени Захерейн, ломая в отчаянии руки. — О, когда, когда я наконец сподоблюсь… чтобы ты наконец отстала от меня… О, помилуй, и не тяни, молю, ко мне свои руки!». Тут последовала звонкая пощечина, которую леди Элеонор отвесила Христине, когда та, видимо сильно потянула ее за прядь волос.
Нахмурившись, Ника привстала со скамеечки, чтобы вмешаться и высказать все, что она думает о леди, теми крепкими словечками, которые за это время в небывалом количестве пришли ей на память, отведя, в конце концов, душу. Но Христина, с горящей от пощечины щекой и блестящими от смеха глазами, выразительной мимикой показала, что все в порядке и, что для нее это не в первой. Во всяком случае она, вновь, стала сама собой — ей все было нипочем, озорство монахини явно пришлось ей по вкусу и она не желала лишаться подобного развлечения.
Наконец, обтянутый шелком энан, со спускающейся вуалью, был водружен на головку баронессы и именно так, как она того желала, а ее, заплетенные в две косы, роскошные волосы уложены вокруг ушей. Пришло время ужина и леди Элеонор встала, знаком показав, что Нике позволено наконец закрыть рот. Но надежда, что она отошлет монахиню в покои леди Айвен, пошла прахом, когда баронесса велела ей следовать за ней и Нике ничего не оставалось, как сопровождать свою мучительницу в пиршественный зал. Ника чувствовала, что не выдержит, если той придет охота продержать ее возле себя еще хоть минуту.
Они вышли во вторую дверь покоев, что вела на галерею пиршественного зала и пройдя по ней, спустились по лестнице, откуда леди Элеонор прошествовала к, ломившемуся от обилия блюд, столу. Этими блюдами можно было плотно накормить человек пять. Тем не менее, леди Элеонор оказалась за столом одна одинешенька. Ника же должна была встать за ее креслом. Более изощренной пытки леди Элеонор придумать не могла: развлекая ее, Ника не ела с самого утра и той это было хорошо известно.
Тогда как у Ники от голода подводило живот, сосало под ложечкой и мутило от аппетитных запахов, баронесса едва касалась некоторых блюд. Уже подумывая о том, чтобы плюнуть на все и уйти, Ника увидела, спешащую к ним через весь зал, Христину и не на шутку встревожилась, в миг позабыв о терзающем ее голоде: Айвен? Склонившись к леди Элеонор, Христина тихо, но так, чтобы слышала Ника, сказала:
— Госпожа, Криспи повсюду ищет монахиню. Сейчас он ждет ее у парадных дверей.
Мучительно долгую минуту леди Элеонор молчала, поглощая гусиный паштет.
— Поди, спроси его, так ли уж безотлагательно дело, ради которого он ищет монашку? — лениво вымолвила она.
— Ох, госпожа, он прямо с ног сбился, — затараторила Христина, — но я могу позвать его к вам.
— Ты нарочно это сказала, негодяйка? — разгневалась леди Элеонор. — Ты отлично знаешь, что я терпеть не могу этого старого одноглазого зануду. Пусть идет. Она мне надоела.
Христина, которую Ника готова была расцеловать, покорно заняла место за креслом хозяйки, а Ника прежде чем уйти из зала, стащила со стола цыплячью ножку. Виночерпий и поваренок, прислуживавшие за столом, предпочли этого не заметить. Посасывая косточку, — все что осталось от быстро исчезнувшей цыплячьей ножки, — Ника вышла на крыльцо, где ее действительно ждал Криспи. Оказывается уже давно стемнело. Криспи качнул фонарем, осветив каменные ступени.
— Пойдем со мной, сестра.